Среди картинок нового колхозного быта цыган, портретов их ударников и комсомольцев русскими буквами глядят на нас цыганские слова, и мы видим, что даже
собственного слова «народ» нет у цыган, а оно взято из русского языка, но склоняется по-цыгански «народэн, народендэ». Много взял цыганский букварь русских слов, даже самых простых — выступить, утвердить, власть, победа, рудник, завод и т. д. Но зато как пленительно звучен этот язык! И как естественно поются на кем последние строки международного пролетарского гимна (С Интернационалом воспрянет род людской) :
Интернацыонало
Раздала замардэн!
Пушкин немало времени провел в таборе, он понял цыганскую речь, но он немало времени провел и на Кавказе и с крымскими татарами. В его поэтический словарь введены татарские, тюркские, грузинские слова. Не забудем, что такие привычные для нас выражения, как явор, чубук, шашка, сакля, были в то время необычны и новы, их приходилось разъяснять в сносках. Но ввод этих новых слов (а с ними новых зрительных образов, нового этнографического знания), конечно, настолько мал, что говорить о нем, как о влиянии на русский язык, было бы смешно. Не в них можно найти у Пушкина влияние этих языков.
Раздел - Без рубрики
Иначе сказать, не повлияло ли на развитие пушкинского языка его общение не только с русским крестьянством, но и с другими многочисленными народностями, населявшими Россию, и его знакомство с языком этих народностей не обогатило ли собственный пушкинский язык?
Обратимся к свидетельству самого поэта. Черкешенка перед русским пленным
И песни Грузии счастливой,
И памяти нетерпеливой Передает язык чужой.
Мы вправе предположить, что живой и общительный Пушкин именно так, в слиянии жеста и звука, «очей и знаков», улавливал не только «неясную речь» грузинки, по и речь калмычки, занявшей его ум (не только чувства, по и ум!) при случайной дорожной встрече, и речь цыган в Молдавии, и речь крымских татар.
Он был чуток и требователен в передаче слов чужого языка. Вводя в Бахчисарайский фонтан модное слово «гяур», он указывает в примечании: «Те ошибаются, которые пишут «джяур». Это значит, что слово не только читано, а и слышано им.
Цыганскому языку он дает короткую характеристику: «бедный, звучный их язык». И это значит, что он не только слышал цыган, но и понимал их речь. Когда мы сейчас раскрываем цыганский букварь Дударова,—• то мы видим, как верна пушкинская характеристика.
Выше я сказала «байроновское влияние». Было время, когда очень многое в творчестве Пушкина воспринималось именно в свете этого влияния. Байрон принес в европейскую поэзию экзотику «сегодняшнего дня», он вывел персонажей чужого племени, женщин Востока, и притом не фантастических, как проделывал Шекспир, не чародеев (армянин в «Духовидце» Шиллера), не магов, не жуликов (итальянские новеллисты), а людей как будто реальных и современных. После него стало модным изображать гречанок, горянок, морских разбойников, восточные племена. И читатели (а с ними критика) очень долго видели в многообразии интересов Пушкина простую дань своему времени, увлечение бай-роновской модой на «иноземцев». Именно поэтому необычайно широкий охват в поэзии Пушкина мало известных тогда национальностей в России: только что побежденных кавказских горных племен — грузин, татар, цыган, все разновидности степных монгольских народов,— этот охват и его значение для последующей русской литературы как-то мало были изучены и продуманы. Обратили внимание только на обращение в литературе созданных Пушкиным тем (например, «Кавказский пленник» у Лермонтова и Льва Толстого).
Из хат, из келий, из темниц Они стеклися для стяжаний…
Не довольствуясь этим, Пушкин рисует «смесь племен»: тут и «беглец с брегов воинственного Дона», и «в черных локонах еврей», и «дикие сыны степей, калмык, башкирец» и «рыжий финн» и «везде кочующий цыган». Нам почти ясны и причины, согнавшие сюда этих людей (из келий, из темниц), но Пушкин еще уточняет:
Пе оставалось у сирот Ни бедной хижинки, ни поля;
Мы жили в горе, средь забот.
Наскучила нам эта доля.
Стихотворение внешне написано в той же романтической форме, в нем то же байроновское влияние, но это не мешает ему быть бессмертным образцом реализма. Разбойники описаны предельно точно; мы знаем, кто они, откуда, для чего и почему собрались, их судьба потрясает нас в чтении, стихи входят зрительным, мыслительным, психологическим, нравственным слагаемым в наш душевный мир. Их реализм помогает Пушкину совершенно разбить штамп (например, «в черных локонах еврей», хотя в литературе тогда еврей изображался седым и старым). А вместо фальшивых пчел здесь чудесным народным оборотом противопоставлены «не стая воронов» на груде костей, а «шайка удалых» вокруг огней. И фон, и картина, и язык — совершенно другие, хотя формально меж языком Пушкина и Языкова разницы как будто нет.