Ведь новый литературный язык выковывали и они вместе с ним. Ведь смелое использование народных ритмов в поэзии, внесение в нес оборотов и метафор из области крестьянской русской песни — тоже их заслуга, как и Пушкина.
И все же мы говорим языком Пушкина, а не языком Боратынского или Дельвига. В чем тут делч? В том, что язык, новизна его, сила его измеряются вовсе не формальными признаками, а тем с одерж а-н и е м, на котором как бы выявился и окреп язык, подобно тому как крепнет и разгорается огонь, чем больше охватывает он сучьев в костре. Разгореться ярким
і Бот эти четыре стиха:
Под бурей рока —
Твердый камень,…
и далее —
В волненьях страсти —
Легкий лист.
пламенем пушкинская речь смогла именно потому, что она охватила в своем развитии почти все многообразие тогдашней жизни, охватила с такой познавательной жадностью, с таким пристрастием к натуре, к реальным вещам и отношениям, что сумела стать полновесным выражением исторического процесса.
Вот если мы поглядим на современников Пушкина с этой точки зрения,— какая у них окажется поразительная бедность содержания! И как эта бедность — год от году, десятилетие за десятилетием — все виднее и виднее. Люди жили, казалось бы, намного счастливее Пушкина, больше ездили, больше видели.