Потому что для борьбы с царизмом обществу нужна была резкая критика действительности, трагическая нота критики, гоголевская, лермонтовская, некрасовская нота, а ее в Пушкине было меньше, хотя самое явление Пушкина, великое человеческое благородство его поэзии было уничтожающей критикой не только царизма, но и всего мира «мертвых душ». Но самые крайние сторонники Писарева признали бы, что наш Егорычев нашел для себя опору в Пушкине; что он, Егорычев, менее всего заинтересован его «формальным блеском», что этот «формальный блеск» вовсе и не существует для него, а существует простота и понятность. Откуда они это увидели бы? Говоря о современных вещах, Егорычев все время для сравненья исходил из Пушкина. Но брал он из него не «точку зрения самого Пушкина на предмет», а самый предмет, каким он лег под пером Пушкина, а этот предмет оказался жизнью. Глубина Пушкина — глубина жизни. Новый, молодой, сильный социальным, сильный политическим чувством человек стал читателем Пушкина. И личности колхозника Пушкин открылся полнее, колхозник воспринял его непосредственнее, нашел в нем опору и для строительства социализма и для своего культурного роста. Ясно, что у него и пушкинский текст зазвучал по-другому и многое переоценено в тексте. Когда вслед за Егорычевым, для разнообразия программы, вышли колхозные ребята с чтением стихов, то мы, слушатели, выбор этих стихов уже восприняли критически.