С дальнего севера Уфы и Оренбурга, через сердце России — Волгу — до крайнего юга, Крымского побережья, от Крыма до Кронштадта, от Кронштадта до Чечни, от Чечни до Эрзерума, от Эрзерума до молдавских степей, до Кишинева,— Пушкин объездил огромные пространства, объездил не в вагоне поезда, а на лошадях, останавливаясь в небольших городках, в безвестных углах. Эти безвестные углы выросли сейчас в населенные социалистические поселения, со своими музеями и библиотеками, со своими добровольцами историками и краеведами, со своими архивами, и множество голосов говорят: «И у нас был Пушкин, и у нас был Пушкин»; в Казани он пешком исходил окрестные поля, в Нижнем странствовал по опустелым лавкам «яр-‘ монки», в Симбирске ходил по улице, где несколькими десятилетиями позже прошел крепкими маленькими шагами в гимназию мальчик Володя Ульянов. Пушкин не просто проезжал, он бывал «в обществе», затевал разговоры со случайными спутниками,узнавал, запоминал, копил узнанное, и ни одно впечатление не пропало у него даром. Любовь к записи, к закреплению, к точности, к справке говорит нам о первой школе его языка, школе конкретности. Лучшее из старых изданий Пушкина (восьмитомник под редакцией Ефремова) сохранило все следы исключительного внимания Пушкина к сообщаемому им факту.