Однако гипноз Байрона с течением времени рассеялся. Байронический «характер» предстал перед нами во всем своем субъективизме, а его национальность, будь это новый грек, или турок, или испанец,— оказалась случайной и внешней, как надетый на человека халат. Ни одному историку не придет в голову изучать восточные народности по байроновским поэмам. Но поэмы Пушкина, посвященные крымским татарам, чеченцам, цыганам, его портреты калмычки и казака, его разлитые тонкими и бессмертными чертами характеристики поляков, украинцев, молдаван, прикарпатских славян,— встали перед нами в такой прелести незабываемо точного, исполненного жизненной правды реализма, что любой из нас — историк, поэт, политик, художник — может черпать из этого богатства и все-таки не исчерпать его до дна. Взглянув на полученное от Пушкина
глазами нашего сегодняшнего дня, мы видим, как неизмеримо много помог нам поэт в знании народностей, населяющих Союз, каким оружием познания и чувства, понимания и любви оказались для нас созданные им образы. И невольно возникает мысль: только ли при помощи зрительных впечатлений, верной передачей жеста и пластики воплотил Пушкин эти образы так правдиво и жизненно? Не использовал ли он и слухов ы е впечатления от их живой речи?